• 2010 Август

Н. Нестеренко

 Корпоративная этика казачества

           В последнее время активно разрабатываются темы, касающиеся истории казачества. Вышло в свет много работ, посвященных истории казачества как вольного, так и служилого. Вольное казачество, об этнической принадлежности и происхождении которого историки спорят не один век, вплоть до середины XVII в. представляло собой общность людей с особым правом, укладом жизни и нормами поведения. Корпоративная этика казачества – одна из проблем казачьей истории, которая еще ждет своих исследователей.

Что касается определения корпоративной этики, то в самом общем плане можно сказать, что это понятие подразумевает под собой определенные принципы поведения членов корпорации (сословия), характерные только для данной социальной группы. Эти принципы наиболее ярко проявляются в определенных ситуациях, в отношениях внутри корпорации, а также в действиях, характеризующих взаимоотношения с представителями других сословий. Чаще всего элементы корпоративной этики особенно видны в экстремальных ситуациях, когда у представителей сословия не оставалось времени на размышление, и они действовали по тем принципам, которые выработались веками и передавались из поколения в поколение.

Казак, говоря о себе, издревле подчеркивал свою особенность: «Казаком нужно родиться! Казаком нужно стать! Казаком нужно быть!». Эта триада, характеризующая главную максиму казачьего самосознания, сегодня нуждается в пояснении.

«Казаком нужно родиться!» – первая ее часть подчеркивает право казака на самобытность, национальное самосознание и культуру. Но одного казачьего происхождения, родства с казачеством по крови недостаточно, ибо наличие этого триединого выражения указывает, что казак – это и состояние духа, и образ мысли, и норма жизни.

«Казаком нужно стать!» – принцип, подчеркивающий, что существует некий нравственный идеал, к которому должен стремиться каждый, ведущий свой род от казаков. Однако это положение делало возможным вхождение в казачье сообщество и не казаков по происхождению. Нужно лишь вести такую жизнь, которая бы давала право войти в казачество.

Принцип «Казаком нужно быть!» подчеркивал, что и казаки по рождению, и только что вступившие, должны были поддерживать принятый в Войске идеал поведения и взаимоотношений, сложившийся на протяжении не одного десятка лет[1][1][i].

Данная работа подготовлена на основе как письменных источников конца XVI-XVII вв., опубликованных в серии «Русская историческая библиотека», так и устного творчества казаков. Хронологические рамки работы объясняются прежде всего тем, что с 1672 г. жизнь казаков круто изменилась: они поступили на службу к русскому государю, и многие этические принципы трансформировались в сознании казаков. Я же в своей работе попытаюсь раскрыть вопросы, касающиеся этики вольного казачества.

Остановимся сначала на этических принципах отношений в Войске. Надо сказать, что многие из норм поведения нашли свое отражение в войсковом праве донских казаков, которое, как и мораль, основывалось на неписаных законах. На войсковых кругах «дела решались без каких-либо писаных законов, а по древним казачьим обычаям»[2][2][ii]. В этом отношении Войско Донское имело сходство с обществами, находившимися на начальной стадии цивилизационного развития – например, с некоторыми народами Северного Кавказа[3][3][iii]. Известно, что решения о наказании за некоторые преступления у казаков принимались на войсковом круге, но решение это не записывалось, и это также считалось обычаем[4][4][iv].

Основным наблюдателем и гарантом исполнения войскового права, а следовательно, и этических норм вольного казачества, был войсковой круг. Институт войскового круга известен в среде вольного казачества с момента его зарождения. На круг Войско собиралось ежедневно для определения первостепенных дел; на кругу судили за нарушение традиций, норм поведения, решали вопросы о набегах на соседние земли или военном морском пиратстве. Право голоса на кругу имели все, кроме «пенных»[5][5][v] казаков. Часто их вообще не призывали на круг. Речь о них пойдет ниже. Авторитет войскового круга был непререкаем, а его решения обязаны были соблюдать все казаки.

Судя по источникам, моральные принципы, как и войсковое право, были очень суровыми и имели важное значение в жизни донских казаков. Они помогали сдерживать страсти этого свободного, крайне эмоционального и к тому же вооруженного общества.

Наиболее тяжелыми, с точки зрения морали, в Войске считались такие преступления, как воровство, плохая служба, убийство внутри корпорации. Такие действия, кроме морального осуждения, влекли за собой наказания, предусмотренные войсковым правом.

«За воровство, или за иные дела, и не за крепкую службу»[6][6][vi], по словам современника Г. Коташихина, казнили на Дону.
А.И. Ригельман продолжает этот перечень: «оскорбление общества, возмущение, злодейское убийство»[7][7][vii]. Смертной казнью наказывались казаки главным образом за те действия, которые могли нанести Войску какой-то урон изнутри и подвергали угрозе само его существование.

Наглядным примером может служить казнь за «непристойные речи» в 1672 г. казака Ивана Карамышева. Дело заключалось в том, что перед проведением войскового круга вышел «заказ во всем Черкаском городке, чтоб все атаманы и казаки в курени для питья не ходили и не покупали, дарового не пили для того чтобы они к завтрею все были трезвы». Нарушителей должны были «по их войсковому звычаю до веку живота его бить и грабить». Предупреждены были и торговые люди, что за продажу вина казакам им «такое же разорение будет». Несмотря на запрет, Карамышев явился на струг к торговому человеку и «просил вина в купию». Торговец отказал, и тогда казак Иван заявил ему: «опасны де они, мужики Корнила Яковлева и их лутчие люди, а их де братью, голутву, ни во что не ставите, а они де голутва, не зарекаются их, мужиков, и опять трехнуть». Эти слова подслушал один казак и сообщил о них войсковому атаману. Ивана Карамышева «того же дни казнили – отсекли голову».[8][8][viii] Казнь, несомненно, была вызвана тем, что в своем обращении Карамышев намекал на события, связанные с разинским восстанием, во время подавления которого само существование Войска Донского стояло под вопросом. Понятно, что повторения ситуации на Дону войсковые власти и многие казаки очень опасались.

Одним из самых тяжелых преступлений среди казаков считалось предательство. Об этом наглядно свидетельствует история Артемия Заики. Он пришел на Дон в 1648 г. с воеводой А. Лазаревым, служил «в солдатах» и остался на Дону. Жил он у казаков два года, «и з Дону де сбежал в Азов, а в Азове бусурманил» и был там три года. Затем он вернулся на Дон. В Войске его не наказали, потому что, когда ему стало известно о намерении паши идти войною на казачьи городки, он ушел из Азова и предупредил об этом казаков. Явную измену в прошлом ему простили. Прощение объяснялось тем, что Войско не желало отрезать пути назад для казаков, которые когда-либо по каким-либо причинам изменят и уйдут а Азов, или для тех, кто возможно был кроме Заики в Азове и «бусурманил», как и он. Сказался, вероятно, и отходчивый характер казаков, простивших прошлую измену за столь важную услугу, оказанную после нее. Заика, однако не оценил проявленной к нему милости, оставаясь в душе изменником. Через два года он опять бежал в Азов, и когда он вторично оказался в руках казаков, Войско привело в исполнение смертный приговор[9][9][ix].

Если вышеописанный случай показывает отношение к предательству в Войске, то те же источники[10][10][x] сообщают, что предательство в пользу казаков не только не осуждалось, а поощрялось. Накануне взятия Азова в 1638г. в стенах города «были подкуплены деньгами или ласками» несколько человек из бывших христиан, которые доносили, какие действия предпримут азовцы. Людей этих в Войске никогда не унижали даже словами. На войсковом кругу их называли «наши прикормленные люди». Используя такую систему для сбора информации, казаки всегда были в курсе городских событий. Косвенным подтверждением может служить старая казачья пословица «Рассказывай казаку азовские вести»[11][11][xi]. Еще в XIX в. и начале XX в. она была часто употребляема в среде казачества и означала сообщать кому-то давно известные новости, выдавая их за новые.

Абсолютно не допускались и строго карались кражи в среде казачества. И когда пришлось объяснять причину казни в 1646 г. четырех человек из числа прибывших на Дон вольный людей, которые были пойманы на воровстве, казаки отвечали: «на Дону кража не повелась: да не токмо де что новых, и старых де казаков казнили за воровство»[12][12][xii]. Сведения о других подобных случаях, касающихся имущественных взаимоотношений, в источниках найти трудно, видимо, потому, что в отношениях между собой казаки в массе своей отличались честностью и порядочностью. Обычно добытое имущество делилось на кругу, и все возникшие проблемы решались сразу же на месте. В среде вольного казачества имел широкое распространение обычай «дуван делить» (делить добытое в походе).

Донцы любили в старину слагать песни, что для современного исследователя имеет важно значение. На всякое знаменательное событие, происшествие, а иногда просто на подвиг своего товарища казаки сочиняли песню. Среди казачьих песен можно найти не одну, посвященную обычаю «дувана».

  На Дону то все живут братцы люди вольные

Люди вольные то донские казаки.

Собрались казаки други во единый круг,

Они стали меж собой да все дуван делить:

Как на первый ат пай они клали пять сот рублей,

На другой то пай клали всю тысячу,

А на третий становили красну девицу.[13][13][xiii]  

Следовательно, все добытое во время похода подвергалось дележу: от денег и драгоценностей до пленников. Вот что пишет по поводу пленных у донцов первый крупный исследователь истории Дона В.Д. Сухоруков: «Сего неприятельского ясыря (т.е. пленников) собиралось иногда на Дону тысяч до двух и более. Казаки старались забирать знатных людей для получения выкупа. Цена окупа доходила до 30 тысяч злотых, а особенно за турецких пашей»[14][14][xiv]. Все деньги, полученные за пленных, оставались в Войске.

Выявить вышеописанные нарушения норм этики не сложно, так как привидение в исполнение смертных приговоров на кругу фиксировалось документально. Что же касается менее тяжелых нарушений основных принципов поведения, то они обычно нигде не отмечались. В источниках можно лишь найти упоминание о наказаниях и о количестве казаков, подвергшихся наказанию, т.е. о пенных, или «порочных», казаках. Точно выяснить, о каких поступках идет речь, на данный момент невозможно. Известно лишь, что в течении того времени, пока действовало наказание, казакам запрещалось появляться в Войске. Для казаков это было достаточно тяжелое наказание, поскольку они лишались права вместе с Войском ходить в походы и вынуждены были прозябать в своих городках, участвуя лишь в ближних походах или занимаясь промыслами, что никак не увеличивало их славу. Следует добавить, что пенных казаков при решении важных вопросов в круг не пускали. Вина прощалась казакам при выполнении какого-то трудного или опасного дела, не санкционированного Войском или кругом. В случае же особом, когда Войско сильно нуждалось в казаках (например, при походах на Крым), писали на призывных грамотах по городкам: «Собирайтесь в Войско все атаманы-молодцы пенные и непенные; а вины их им отдадуться, ослушники же лишаться расправы в Войске»[15][15][xv].

Накануне Азовского сидения число пенных людей, судя по источникам, было немалым. Не случайно же в войсковой грамоте 1638 г., посланной по городкам, содержался призыв, чтобы в Азов «ехали к Войску всякие люди, пенные и непенные, а вина им отдана»[16][16][xvi], т.е. пенных казаков было настолько много, что приезд их в Азов имел бы, по мнению Войска, немалое значение для укрепления обороны города. Кроме того, вызов пенных казаков к Войску означал, что «вина им прощена». Но не всем казакам вина прощалась. Об этом свидетельствуют грамоты казачьего круга с пометкой «и на том (ослушнике) наша войсковая пеня: век бить и грабить, и суда ему в Войске не будет»[17][17][xvii]. На практике это лишало пенного казака не только опеки, защиты, поддержки Войска, иными словами – гражданства, но и имущества. Однако это на деле не нарушало принципа «С Дона выдачи нет», человек не изгонялся с территории Дикого Поля, он проживал лишь вне стен городка и не пользовался правами Войска.

Как у всех представителей военных корпораций Средневековья (европейские рыцари[18][18][xviii]), у казаков особое место в этическом кодексе занимало отношение к оружию. Самым распространенным видом оружия в среде вольного казачества была шашка, (первоначально – сабля). К началу XVII в. исследователи относят известную поговорку «Еще казацка матка (сабля) не умерла»[19][19][xix], которая показывает роль сабли в жизни казака. Этот вид вооружения сохранился у казаков до начала ХХ в., но сабля стала лишь символом атаманской власти. Как правило, атаманские сабли были старинными, богато украшенными. Лично атаману она не принадлежала, а была у него на хранении во время правления. Атаман был обязан ее надевать в присутствии гостей и при решении вопросов мира и войны. Что же касается шашки, – то она являлась символом всей полноты прав у казака.

«Только шашка казаку во степи подмога,

Только шашка во степи, во степи жена»[20][20][xx].

  Эти слова из казачьей песни, время появления которой исследователи относят к середине XVII в., подтверждают, что самой надежной опорой казаку в любой ситуации была шашка. в мирное время шашка хранилась в доме казака, на видном месте. Она передавалась по наследству – родовая шашка. Если же в роду не оставалось наследников, шашка ломалась пополам и клалась в гроб погибшего. Казак, потерявший шашку, подвергался всеобщему осуждению и уже не мог считаться полноправным членом круга, т.к. на кругу голосовали шашками. Шашку, так же как и шапку, казак мог потерять только вместе с головой. Очень суровым наказанием для казаков было лишение права на ношение оружия на определенный срок. Следующим за этим наказанием было исключение из станицы и казачества. В мирное время в повседневной жизни символом права у казаков служила нагайка. К середине XVII в., когда на Дону распространился институт брака, в верховых станицах Дона носить нагайку разрешалось только женатым казакам[21][21][xxi].

Особое внимание в казачьей этике уделялось коню. Его рассматривали не только как средство передвижения по просторам Дикого Поля, но и как соратника, товарища, кормильца. В народе говорили: «Сицкарь с топором, что казак с конем» (сицкаря топор одевает, топор обувает; сицкари – барочники, плотники)[22][22][xxii]. Никто лучше казаков не разбирался в лошадях. Большая часть добытых денег шла на их покупку. Практически все свое время казак проводил в седле, и, как следствие, конь стал неотъемлемой частью жизнь и важным элементом мироощущения казака. Так В. Даль в своих «Пословицах русского народа», в разделе «ремесло – снаряд» отмечает: «Бескосый – не косец. Бесконный – не казак. Без коня казак кругом сирота. Без коня не казак»[23][23][xxiii]. Такое отношение к коню пришло из древности. Конь считался священным животным у древних славян и кочевых племен[24][24][xxiv]. В более позднее время это отразилось в приметах и поверьях, связанных с ним. Например, всем известная старая казачья примета: если конь спотыкался под всадником или отказывался слушаться седока, то хозяина ждет гибель или беда.  

Мне во сне привиделось

Будто б конь мой вороной

Разыгрался, расходился,

разрезвился подо мной.

А есаул догадлив был,

Сумел сон мой разгадать,

Пропадет, он говорил мне,

Ой, твоя буйна голова.

Несомненно, отголоском древности является своеобразный обычай инициации: мальчика в возрасте одного года сажали на коня, и поддерживаемый отцом, он объезжал по кругу двор в присутствии всей семьи, после чего отец говорил: «Теперь стал настоящим казаком».

Следующим пунктом в этическом кодексе вольного казачества было отношение к женщине. С территории Московского государства на Дон бежали в основном молодые, холостые мужчины («живет на Дону оставив жену»[25][25][xxv]). Женщины в Войске появлялись только в качестве пленниц из Крыма и горских племен. Среди общей массы пленных женщины составляли значительную часть. «Женщин на Дону собиралось иногда тысяч до трех»[26][26][xxvi]. Многих, особенно жен знатных мурз, выкупали и возвращали на родину. Но часть пленниц из-за хорошего отношения и «приветливого обхождения» оставались в Войске и выходили замуж за казаков. В конце XVI в. и начале XVII в. любовь к женщине чаще высмеивалась.

Как на первый ат пай они клали пять сот рублей,

На другой то пай клали всю тысячу,

А на третий становили красну девицу.

Как растужится, как расплачется добрый молодец

Голова ль ты моя головушка, несчастливая,

Ко бою-то, ко батальице ты наипервая,

На паю-то, на дуване ты последняя.

Из слов песни видно, что казака расстроила такая добыча в бою. Красавица заставила молодца кручиниться, и нечему в данном случае удивляться: вольные казаки посвящали свою жизнь войне и поэтому считали, что в их жизни нет места любви и нежности. Зачастую влюбленный казак становился объектом насмешек друзей. Казаки считали, что таким образом они смогут исключить влияние женщин на жизнь Войска. Обряд бракосочетания был очень коротким и заключался лишь в объявлении на войсковом кругу о том, что сочетающиеся становятся теперь мужем и женой. После этого обряда казак должен был заботиться о жене. Позже, в конце XVII в., казак был представителем прав жены на круге. В случае, если казак нарушал права своей жены, то она могла обратиться к кругу за защитой. Интересы вдовы казака на кругу представлял атаман, и она пользовалась его защитой.

Рассмотрим кодекс норм поведения, определявших отношения вольного казачества с представителями других корпораций. Убийство, совершенное в своем сословии, наказывалось согласно обычаям смертной казнью. Естественно, совсем иначе те же казаки рассматривали убийство врага в бою. Действия казака, приведшие к смерти противника, приносили победителю лишь почет и славу. Не расценивалось как нарушение норм этики и убийство тех, кто попался в плен на территории Войска, в Монастырском и Черкасском городах, какого бы звания они не были и какому бы государству не служили[27][27][xxvii].

Двоякое отношение было в Войске и к кражам. Если в своей среде воровство было просто недопустимо, то грабеж людей, не принадлежавших к Войску, был будничным делом. Основной целью всех походов за «зипунами» был грабеж турецких и персидских кораблей, а также разорение поселений турок, крымских татар, ногайцев. Боевая добыча считалась у донцов делом чести и доблести. Казаки вполне допускали грабеж русских купцов на Волге и на Дону, чем неоднократно вызывали на себя гнев Московского правительства[28][28][xxviii]. Часто единственной возможностью без ущерба для торгового или посольского каравана пройти через территорию Войска Донского было наличие царской «охранительной» грамоты, в которой содержалась просьба царя, или от его имени, сопроводить караван, посольство до турецких границ[29][29][xxix]. Такие действия расценивались как служба, за которую казаки получали определенную плату в виде «хлебного, денежного и порохового жалования»[30][30][xxx].

Итак, изучив доступные на данный момент источники, можно сделать следующие выводы. В отношениях внутри Войска казаки четко соблюдали этические нормы, так как только это делало возможным само существование корпорации. Такие поступки как убийство, кражи, предательство, т.е. поступки, нарушавшие традиционный уклад жизни казачества, осуждались с позиций морали и зачастую вели к наказаниям, предусмотренным войсковым правом.

В Войске очень бережно и внимательно относились к оружию и лошадям. Оружие являлось демонстрацией прав казака и представляло собой надежную опору в его жизни. Запрет на ношение оружия было очень тяжелым испытанием, так как это делало донцов бесправными на кругу и лишало их возможности участвовать в походах, а значит, и увеличивать свою славу. Лошадь для вольного казака была не только средством передвижения. В народном сознании образ казака всегда связывали с его конем. Отношение к женщине было неоднозначным. Первоначально женщины в Войске появлялись в качестве пленниц и к ним относились соответственно, но когда женщина становилась женой казака, то она приобретала в лице Войска верного защитника.

Также стоит отметить, что принципы честности и справедливости, характерные для внутри корпоративных отношений, не в коей мере не относились к представителям других сословий. Изменить такое отношение могло лишь богатое вознаграждение.

[31][31][i] См.: Военно-патриотический журнал. 1993. № 6.

[32][32][ii] Савельев Е.А. Войсковой круг на Дону. Новочеркасск, 1902. С. 3.

[33][33][iii] Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI-30-е гг. XIX вв.). М., 1963. С. 19.

[34][34][iv] Русская историческая библиотека (далее РИБ). СПб., 1903. т. 24. Донские дела. Кн. 2. Стб. 237-238.

[35][35][v] «Пенными» казаками в Донском войске называли тех донцов, которые нарушали правила поведения в войске (пеня – вина).

[36][36][vi] Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб.,1906. С. 135.

[37][37][vii] Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов н/Д., 1992. С. 26.

[38][38][viii] РИБ. СПб., 1913. т. 29. Донские дела. Кн. 4. Стб. 347-348.

[39][39][ix] Там же. Стб. 916-917..

[40][40][x] РИБ. СПб., 1909. т. 24. Донские дела. Кн. 3. Стб. 138-140.

[41][41][xi] Сухоруков В.Д. Рыцарская жизнь казаков / Русская старина: карманная книга любителей отечественного наследия на 1825 год. СПб., 1824. С. 213.

[42][42][xii] Донские дела. Кн. 3. Стб. 275-276.

[43][43][xiii] Сухоруков В.Д. Указ. соч. С. 198.

[44][44][xiv] Там же. С. 200.

[45][45][xv] Там же. С.182.

[46][46][xvi] РИБ. СПб., 1898. т. 18. Донские дела. Кн. 1. Стб. 810.

[47][47][xvii] Сухоруков В.Д. Указ. соч. С. 182.

[48][48][xviii] См.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали. М., 1987.

[49][49][xix] Даль В. Пословицы русского народа. М., 1984. т. 3. С. 129.

[50][50][xx] Казачий сборник. Ростов-н/Д., 1998. С. 87-88.

[51][51][xxi] См.: Сухоруков В.Д. Рыцарская жизнь казаков. С. 86.

[52][52][xxii] См.: Даль В. Указ. соч. т. 1. С. 33.

[53][53][xxiii] Там же.

[54][54][xxiv] Существует несколько версий о происхождении казаков, как от славянских, так и от кочевых племен северо-кавказского региона. И у тех и у друг